Темное время  - Андрей Васильев

– Это да, – признал я. – Ладно, спать пойду.

Хорошие все же люди вокруг меня живут. Вон переживают. Приятно.

Вот только поспать мне не удалось. Спасибо Родьке, который сам, между прочим, очень неплохо выдрыхся в моем рюкзаке, куда я его определил еще там, у дуба.

Развеселая компания слуг провела ночь не хуже, чем мы, а то и получше. Их гвалт, писк и даже ругань иногда звучала так громко, что даже нас, ведьмаков, перебивала. В результате, на рассвете Родион предстал передо мной весь взлохмаченный, со стеклянным взглядом и еле стоящий на задних лапах. Да еще и с каким-то туго набитым мешком за спиной.

Разбираться что к чему я не стал, слушать его бессвязный лепет тоже, просто запихнул в рюкзак, не обращая внимания на смешки Славы Раз и Славы Два, сопровождаемые комментариями типа «какой постыдный либерализм», и потащил домой.

Что любопытно – и в рюкзаке он не расстался с грязным и мокрым холщовым мешком, сжимая его в лапках даже тогда, когда я вытряхнул его на кресло.

– Хозяин, – сонно пробормотал он, не открывая глаз. – Эта… Я щас!

– Да оно ясно, – хмыкнул я. – Спи уж. Только дай мне эту грязь, я ее к двери поставлю.

Какой там! Так я и не выдрал у него из рук поклажу. В результате, поборовшись пару минут с упрямым слугой, плюнул на это все и пошел в душ.

Тоже мне, добытчик! «Я росу соберу, я там по опушкам пробегусь». Собрал!

И зря на него наговаривал, между прочим. В мешке, как выяснилось, все это и лежало. Я-то думал, он в него набил остатки ночного пиршества у костра, по своей природной запасливости, но оказалось, нет. Он в самом деле остаток ночи провел на лугу и в лесу, добывая все, до чего дотянулись его мохнатые лапы.

Вот только это все перемешалось до такой степени, что я провел кучу времени, занимаясь практически ювелирной работой, а именно отделяя стебельки друг от друга. А по-другому никак. Травы, особенно те, что обладают тайной силой, долго не живут. Шесть-восемь часов после сбора – и все, они уже просто сено, которым можно кормить коров. Причем шесть-восемь в самом лучшем случае. Есть такие травы, что сразу надо в работу определять, читать над ними заговор, чтобы сила не ушла, а то вовсе тереть в мелкую кашицу да смешивать с другим ингредиентом. А тут еще и Трибогов день, когда к природным свойствам добавляется искра силы ушедших богов…

Короче – пришлось спасать добытое слугой богатство, среди которого, к его чести, были очень и очень весомые по своей полезности находки.

Причем этот мохнатый прохиндей про это знал и потому не уставал себя нахваливать.

– Вот, хозяин, – распинался он, сидя на табурете и дуя чай, в котором сахара было больше, чем воды. – Пока остальные веселились, я как пчелка над лугом летал. Побежал в лес, побежал к реке. Где ты еще такого слугу найдешь, чтобы и трудолюбив был, и покладист, и верен…

– И болтлив не в меру, – в тон ему продолжил я, разглядывая пучок ревенки.

– Да, – самодовольно подтвердил Родька, но тут же сообразил, что к чему, и возмущенно пискнул: – Нет! Это уже не про меня.

– Про тебя, про тебя, – заверил его я и показал очередную травинку слуге. – Она плакала, когда брал?

– Как дитё, – подтвердил тот. – В голос. И рвал ту, что подлиннее, чтобы плести удобнее было.

Вот до чего интересная трава ревенка. Если из нее сплести тонкий венок, надеть его на шею в день, на который выпадает середина второй русальной недели, и проносить до самого заката, то ты никогда не утонешь в реке. Почему именно в реке, а не в озере или пруду – не знаю. Но факт есть факт, про это в моей книге написано, а значит, так оно и есть на самом деле. Так что сплету и буду носить, я даже «напоминалку» в телефонный органайзер себе поставил. Помощь русалок – это здорово, но лучше перестраховаться. Мне прошлого раза в Москве-реке вполне хватило для осознания того, что тонуть крайне неприятно.

Да, еще важным условием является то, что венок этот после заката надо отправить в плавание по лунной дорожке, прочерченной луной на речной глади. Без этого никак. И вот тогда «…не примет тебя текучая вода, всяко к берегу прибьет».

Хотя, может, я не так что понял? Может, она меня уже утопшего к берегу прибьет, для того, чтобы тело в земле схоронили? Но все одно надо будет попробовать. Дело несложное, тем более что и трава есть, и река есть. Я как раз в Лозовке на второй русальной неделе буду.

А «ревенкой» эту траву называют потому, что когда ее рвешь, она издает звук, более всего похожий на плач. И чем он громче, тем обильнее напиталась трава земной силой.

– Трава – что, – самодовольно заявил Родька. – Росу-то, хозяин, росу видел?

– Видел, – подтвердил я. – Молодец!

Вот тут душой не покривил. Правда – молодец. Когда только успел половину пузырька наполнить? И роса-то какая! Алмаз! Бриллиант! До чего хорош да перламутров цветом был майский сбор, который я в лесу дяди Ермолая брал, но это что-то с чем-то!

Даже здесь, на кухне, сквозь темное стекло пузырька был виден легкий свет, что источала влага трибогова утра. Как маленькая лампочка сияла. Сильная штука, ох сильная. Ей-ей, пока даже думать о том, чтобы ее в дело пускать, не хочу.

– Никак «голубец»? – удивленно произнес я, рассматривая очередное растение. – Его-то ты где достал? Он же на болоте произрастает.

– Где взял – там боле нет, – весомо ответил слуга, поднабравшийся от «обчества» неологизмов. – Знаем места.

Тоже забавная штука, хоть почти и бесполезная для использования в наше технологичное время. Голубец – это не блюдо. Это охотничья травка. Если из нее сплести оберег, разумеется, нужным образом и с правильными словами, то того, кто его при себе иметь будет, в лесу ни один зверь дикий не тронет. При условии, что этот человек, всякий раз выходя из дома на охоту, будет произносить: